PR-3000

Вместе в будущее!

 
Кто мы Зачем мы Что у нас нового Книги и статьи Контакты
Выборы
Продвижение имиджа
Партийное строительство
Пиар-кампании
Социология
PR-3000, выборы, имидж, пиар-кампании,  маркетинг
 
Книги и статьи

Реальная политика начинается со скамейки во дворе



03.12.2021, 10:13
Председатель Совета директоров компании «PR-3000» – Радкевич Станислав Борисович, доктор политических наук (специализация – теория и практика выборного процесса, PR и партийного строительства), - автор 7 книг и более 150 публикаций в СМИ, разрабатывал стратегии и консультировал и/или возглавлял штабы в более чем 100 выборных кампаниях в России и за рубежом, детально ответил на вопросы ИА МОССОВЕТ о прошедшей кампании в округе 37, где проходили довыборы депутата Мосгордумы и где Станислав вел кампанию Владимира Рыжкова.


— Станислав, у вас за сорок лет работы в политологии и политическом консалтинге в основном были проекты за рубежом и в регионах России, насколько мне известно. Как много кампаний вы за этот период провели в Москве?

— Не обошлось без мистики. Мой самый ранний опыт участия в российских выборах — первая госдумовская кампания, 1993 год. Я тогда работал в штабе Александра Лукина, который выдвигался по той же, юго-западной части Москвы, по которой мы сейчас вели Владимира Рыжкова. С тех пор в Москве я только проводил разовые консультации для отдельных кандидатов в муниципальные депутаты. Катался по всей России, выезжал за кордон, вел выборы от президентских до муниципальных. Но на крупный проект я вернулся в Москву только сейчас, совершив некий биографический круг.

— Насколько показательной, в том числе с точки зрения развития политического консалтинга, была завершившаяся кампания в 37-м округе Москвы, где, я напомню нашим читателям, проходили довыборы в Московскую городскую думу, необходимость в которых возникла после смерти депутата Николая Губенко. Эти довыборы выиграл известный политик, журналист, профессор «Вышки» Владимир Рыжков, выдвинутый партией «Яблоко». Вот насколько отличалась от всего того, что было в России раньше, эта московская кампания?

— Ну, во-первых, изменились люди. Они гораздо больше искушены в том, что можно и что нельзя говорить и нужно или не нужно участвовать в выборах. По сравнению с 90-ми годами стало намного больше людей, которые либо сознательно, либо бессознательно уходят от участия в политике. Люди стали с меньшим интересом относиться к государственным делам, как будто государство существует отдельно, а они отдельно. В ответ мы, технологи, научились проводить, извините за игру слов, более технологичные выборные кампании. Теперь в штабной работе есть четкое разделение на четыре направления: стратегия/социология, пиар, «поле» и юридическая поддержка. Кроме того, отмечу появление множества новых средств донесения месседжа до избирателей, прежде всего интернета, которого в начале 90-х годов в России вообще не было, хотя это и трудновато представить.

— Такой вопрос — если люди становятся более закрытыми, люди в меньшей степени готовы абы кому выражать свои позиции, и об этом, кстати, за две-три недели до выборов очень интересное интервью дал руководитель ВЦИОМ Федоров, удалось ли вам получать на этой кампании правильную социологию и опираться на социологию вообще?

— Я всегда считал и продолжаю считать, что умение политтехнолога использовать социологию — это один из важнейших критериев его профессионализма. Что мы, пришлые технологи, знаем об избирателях без социологии? Это все равно как зайти в комнату, в которой выключен свет: только шишек набьешь. «PR-3000» в разных сочетаниях применяет четыре социологических инструмента: первый — экспертные опросы, второй — фокус-группы, третий — количественные опросы и четвертый — мониторинг информационного поля. В результате мы получаем очень точную информацию о коллективном сознании избирателей, о том, как его можно изменить, и на этой основе разрабатываем стратегию выборной кампании. Без социологии нельзя сделать ни шагу. Что касается валидности социологических исследований, я особенно высоко ценю фокус-группы: там нет молчунов. Если мы проводим количественный опрос, там довольно многие уходят от ответов на вопросы или дают ответы по принципу «как бы чего не вышло». А вот если ты участник фокус-группы, ты не отмолчишься, тебя модератор до самого донца выскребет — что ты думаешь о ситуации в округе, о кандидатах, об их кампании. Поэтому сам я фокус-группы не веду, но стараюсь под тем или иным прикрытием, как сейчас модно говорить, на них присутствовать, собственными ушами слышать людей и собственными ноздрями вдыхать запахи округа.

— Правильно я понимаю, что вы фокус-группы проводите не только на старте, но и по ходу кампании, особенно ближе к финишу?

— Конечно. Есть базовая «волна» фокус-групп, которая проводится для написания стратегии кампании, а есть мониторинговые фокус-группы, которые проводятся «волнами». Например, в рамках кампании Рыжкова мы провели базовую «волну» где-то в мае и затем еще пару мониторинговых фокус-групп примерно за две с половиной недели до выборов.

— Ну, теперь, когда кампания закончилась, вы можете поделиться некоторыми технологическими секретами? Вот, допустим, эти мониторинговые фокус-группы, если можно…

— Теперь можно. В начале сентября мы провели две мониторинговые группы — одну среди людей среднего возраста (35+), другую — среди людей старшего возраста (55+). Почему не брали молодежь? Потому что молодежь в массе не идет на выборы. Среди людей среднего и старшего возраста, в свою очередь, мы исследовали только важнейшие для нас моменты. Оставалось совсем мало времени до конца кампании, мы понимали, что мы лидируем, но с очень небольшим преимуществом. Мне надо было понять, как это преимущество увеличить. При этом меня интересовали уже не представления людей об общих проблемах округа (как на старте), а сугубо конкретно, кто из кандидатов и как ведет кампанию, насколько эффективны агитационно-пропагандистские материалы разных кандидатов. Этой пропаганды было уже очень много размещено в интернете, развешано в виде плакатов, роздано непосредственно в руки, положено в сто с лишним тысяч почтовых ящиков округа. Главное — менялась ли оценка людьми отдельных кандидатов после того, как они соприкасались с их пропагандистскими материалами...

— Уточню тогда свой вопрос — и насколько вот все-таки результаты этих итоговых фокус-групп и в чем вам позволили откорректировать кампанию? Ну, вот простой, понятный читателям примерчик…

— Итоговые группы дали мне ясное представление о том, что будет происходить в последние две недели кампании. Я увидел, что Рыжков, скорее всего, победит, но только в том случае, если мы не сделаем ошибок, потому что преимущество крошечное. За неделю до залпа «умного голосования» я понял, что наш главный конкурент — кандидатка от КПРФ, лидерша московского комсомола Дарья Багина. Некоторые шансы есть у представительницы «Единой России» Екатерины Раззаковой, на которую сработает административный привод. А вот независимый кандидат Худяков, который раньше всех начал кампанию и очень активничал тогда на «поле», не имеет шансов победить, потому что его «раздатка» и «наглядка» работают против него: неудачные фотографии, шаблонный слоган, пустые буклеты. То есть фокус-группы помогли мне правильнее перераспределить усилия нашего штаба и сэкономить ресурсы, которых, естественно, всегда не хватает.

— А как складывались ваши отношения с «админресурсом»? Вот, например, в Москве в последние десятилетия оппозиционным кандидатам стало очень сложно распространять печатные агитационные материал, особенно в почтовые ящики. Известны многочисленные факты, что из почтовых ящиков специально обученные дворники их достают. Вот вашего округа насколько она касалась или не касалась?

— Еще как касалась. В почтовые ящики мы раскладывали газеты. Вообще-то мы обычно этого не делаем, наши агитаторы из рук в руки отдают газеты, когда ходят от двери к двери, но в современной Москве, настороженно-ковидной и не особенно-то дружественной к агитаторам, технология от двери к двери не работает. Агитаторы в основном стопорятся либо на домофоне, либо в подъезде, где они все же могут разложить газеты в почтовые ящики. Поэтому мы с самого начала целились на раскладывание наших газет (напомню, что каждая из трех вышла тиражом более 100 тысяч экземпляров) именно в ящики на первом этаже, что делали либо агитаторы, либо «Почта России». Вынимали ли? Да, вынимали, за нами шли специально обученные люди и вынимали наши газеты. Но дело в том, что вынуть сто тысяч экземпляров довольно сложно, поэтому где-то вынимали, а где-то не вынимали, и газеты все рано доходили до людей.

— А не было попыток зафиксировать и, скажем так, приструнить вот этих вынимальщиков газет? Которые занимались заведомо неправовыми действиями.

— Нет, мы не ставили такой задачи, это технологически довольно сложно, а вот что нам удавалось сделать — я собственными руками заснял людей в накидках ЛДПР, которые своими листовками заклеивали наши, находившиеся в местах, которые мы оплатили. Вот это да. Но даже когда ты вот такой момент фиксируешь, дать ход через полицию этому делу практически невозможно. Когда я показал сделанные мной фотографии нашему штабному юристу (а это был очень опытный юрист), он мне сразу сказал, что тратить время и силы на привлечение этих ЛДПР-овцев к ответственности не стоит. Будет долго и малоэффективно.

— Понятно. Два коротких вопроса по партийной составляющей выборов.
Все-таки данный округ почти десятилетие или даже больше был за Николаем Николаевичем Губенко. Вот насколько КПРФ смогла ту поддержку, которая была у Губенко, каким-то образом передать Дарье Багиной? Или этого вообще не ощущалось, а была лишь поддержка Багиной тем, что называется коммунистическим брендом, тем более поддержка КПРФ на нынешних выборах значила больше, чем на предыдущих в Москве по ряду причин?

— КПРФ провела одну из самых неудачных своих кампаний в 37-м округе в данном случае. Во-первых, после опытного, хорошо известного всем Губенко нельзя было выставлять 23-летнюю безработную девочку, пусть даже лидершу московского комсомола. Слишком силен контраст. Во-вторых, коль скоро уж вы выставляете такого человека, надо его позиционировать как активистку, влезающую во все самые сложные проблемы, присутствующую во всех дворах, но этого не было. Дарья очень слабо вела кампанию. Мы посылали наших агитаторов посмотреть, как у нее проходят встречи с избирателями: встречи проходили всегда абсолютно формально, там присутствовало больше ребят из штаба Багиной, чем местных жителей. Что же касается ее агитматериалов, то нас все время удивляли их тиражи, например, буклета с программой — 85 тысяч, но при этом практически полное отсутствие этих «агиток» на округе. Сколько реально было изготовлено буклетов при указанном таком вот тираже, куда ушла разница в деньгах?

— Может быть, вот это наблюдение связано с тем, что, вы просто не все можете отследить, что попало — не попало в ящики, было там удалено «Жилищником» или наоборот — не стали, может быть, распространять, увидев, что не заходит материал этот и лучше не мешать, а пусть вот само по себе идет…

— Когда «Пиар 3000» работает на поле, мы знаем буквально все, что происходит на округе — где начали распространяться те или иные материалы, где проходит какая-то акция, тем более массовая, где вышли люди, там, какая проблема их вывела из домов — мы все это знаем прекрасно через нашу сеть, через наших полевиков и через наших агитаторов, которые работают на земле. Так вот в случае с Багиной тираж, указанный на ее «агитках», не соответствовал тому, что было распространено в округе. Может, конечно, где-то там в мешках, в тайных коридорах у коммунистов и остались эти материалы, но распространено того количества, которое указано в выходных данных, не было. А, я продолжу мою благожелательную критику в адрес коммунистов, когда нет работы на земле, никакой интернет тебя не вывезет, как ты в «Инстаграме» ни старайся, ни распинайся, фотки ни публикуй, не вывезет тебя это и не спасет. Я уж не говорю про то, что в наших округах самой эффективной социальной сетью был вовсе не «Инстаграм», а «Фейсбук». Что еще можно сказать? Что образ Дарьи не зашел в сознание наших избирателей, они ее как изначально восприняли девочкой какой-то непонятной, так, собственно говоря, и воспринимают. Девочка, которая внятных вещей не говорит, появляется мало где или вообще нигде, и вообще непонятно, чего она здесь делает, эта девочка. Ее образ был настолько слаб, настолько не зашел в дружные ряды московских избирателей, что даже «Умное голосование» не спасло ее. То есть «Умное голосование» принесло ей, безусловно, очень много голосов, возможно, раза в полтора увеличило количество людей, которые за нее в конечном итоге проголосовали, и она действительно выиграла на многих округах, но в электронном голосовании она нам проиграла. И тут еще одна серьезная ошибка «зюгановцев» — они все время призывала своих сторонников не пользоваться ДЭГ. Чего ж было потом негодовать, что «по электронке» они проиграли повсюду?

— Я такой момент хотел бы, если в целом вы его как-то увидели или, может, фокус-группы помогли его увидеть — мне интересен некий расклад отношения разных страт, сегментов избирателей в этом округе, поскольку округ заметный для Москвы, округ, всегда бывший и остающийся оппозиционным. Я чуть позже спрошу про единороссовский формат, про партию власти, но вот сейчас про оппозиционность. Повторюсь, что больше двух пятилеток этот округ был за коммунистами в основном, если брать Мосгордуму, несмотря на то, что ранее около двух десятков лет, вот с тех упомянутых 90-х годов, так или иначе там присутствовал Дмитрий Иванович Катаев, которые во многие созывы Мосгордумы избирался, и говорить, что этот округ коммунистический, было бы неправильно. Наверное, он стал коммунистическим по двум причинам — по той причине, что он отличается значительной долей интеллигенции, много преподавателей МГУ, творческой интеллигенции, ну, с момента, когда формировался и заселялся этот округ еще. И у меня вопрос как раз с этим связан — насколько, на ваш взгляд, позволило вернуть или, скажем так, разделить общую массу оппозиционеров, которую, ну, приватизировали через Губенко две пятилетки в этом округе коммунисты, насколько появление Рыжкова позволило вот разделить эту линию и вернуть через Рыжкова представителей, скажем так, «Яблока» и других аналогичных по взглядам партий или людей в выборный процесс?

— Две причины, начну с конца. Ну, во-первых, я считаю, что Рыжков был очень сильный кандидат изначально. И изначально он оставался — вот объективно — будь я избирателем в той части Москвы, я бы все равно проголосовал за Рыжкова, потому что он по своему потенциалу человеческому — профессиональному — политическому — в целом интереснее, и перспективнее, и полезнее, безусловно, для округа, чем любой другой кандидат. То есть объективно. Второй момент — критически кратковременная, но все же очень мощная кампания Рыжкова. То есть я понимаю, как это было сделано, ну, может быть, об этом отдельно поговорим. То есть вот сам Рыжков плюс его кампания оказались сильнее, чем Багина плюс кампания коммунистов, вот и все. А единороссы изначально были сильно ослаблены там, огромный антирейтинг был у партии, он достигал там 37–38 процентов при рейтинге там в районе 18–20. То есть антирейтинг был вдвое выше, чем рейтинг. В этой ситуации я уж не знаю, кого — может, товарища Шойгу выставить там, может быть, он бы победил, а все остальные единороссы вряд ли бы победили.

— Но там ведь где-то, в этом округе, Владимир Владимирович Путин всегда голосует, он бы, наверное, смог победить.

— Да-да, мы с большим интересом ожидали на этом участке, я сейчас не помню его номер, появления Владимира Владимировича, но, к сожалению, не дождались, не имели счастья лицезреть его. Голосовал по «электронке».

— А скажите, у Владимира Рыжкова на старте, еще когда фактически избиратели и не слышали о том, что он приходит в округ, какой был рейтинг и антирейтинг в этом округе?

— Ну, изначально у всех были очень низкие рейтинги, в том числе и у Рыжкова. Там известность порядка в районе 30 где-то, и рейтинг был где-то в районе десятки.

— 30 на старте для кампании в Мосгордуму, на мой взгляд, это очень хорошо.

— Тут вот в чем фокус — многие люди не понимали, что это за Рыжков, считали, что это Николай Рыжков, глава правительства при Горбачеве. А некоторые еще думали, что это, может быть, сын старика Рыжкова. Ну, как у нас — есть Зюганов старший и есть Зюганов-младший, есть Жириновский-старший и Лебедев-младший... До последнего момента была путаница! Вот на итоговых фокус-группах один дедушка сказал, что он не будет никогда голосовать за Рыжкова. Его стали спрашивать, почему, а он — да ведь Рыжков же вот там все провалил в правительстве и потом плакал и раскаивался за это. То есть до сих пор люди думали, что это тот самый Рыжков, «плачущий большевик». Ну, народ постарше, конечно, вспомнит этот эпизод… И вот нужно было снова и снова объяснить людям, что это не тот Рыжков, что это другой Рыжков…

— Вы какой-то специальный материал делали, что это не тот Рыжков?

— Нет, специальный не делали, но мы уйму ресурсов потратили на то, чтобы людям рассказать, что это за человек, его биографию, его программу. Мы, кстати, с самого начала… У нас же было очень мало времени, на самом деле, на кампанию. Основной ресурс выборной кампании — это время, и этого ресурса у нас было категорически мало. Мы ведь начали кампанию вести только в мае, я штаб собрал где-то к 20 мая только. Так мы о программе говорить начали буквально с первых дней. Я понимал, что именно программа, простая и внятная программа нашего кандидата может усилить его образ, и, может быть, это нам поможет победить. Ну и, в общем, в принципе, это оказалось правильной установкой.

— Про программу я чуть позже задам вопрос, и, я думаю, мы потом перейдем к тому моменту, который от вас как от политолога хотелось бы услышать, по перспективам выборов, а сейчас, чтобы вот эту часть закончить, у меня вот какой вопрос. Вы говорили, что не работали или не проводили целенаправленную работу для избирателей моложе 35 лет, ну то есть кто зашел сам по себе — замечательно, а вот как-то основную кампанию делали для групп старше 35. Вот все-таки насколько, на ваш взгляд, это оправдано? Ведь все-таки молодые люди идут на выборы…

— Основной вопрос — какая доля молодежи приходит? Если сопоставить эту долю с долями участников выборов в средней и старшей возрастных группах, то сразу все становится ясно. Люди серебряного возраста гораздо более дисциплинированно, по-советски ходят на выборы. Средний возраст — туда-сюда, вроде понимаешь, что нужно ходить, но, с другой стороны, ты отягощен всякими делами домашними, детьми, работой и так далее, ты просто не в состоянии уделять «политике» должное внимание. А молодежь может ходить, но не хочет, им это не интересно, им это не по кайфу, им непонятно вообще, зачем выборы. Я вот столкнулся с молодой агитаторшей Дарьи Багиной буквально в четверг, что ли, на последней неделе, она мне сует, значит, листовку эту красно-коричневую. Я ее спрашиваю: «А вот эта вот Дарья Багина, за которую вы агитируете, она куда выдвигается-то?» И эта девчонка-агитаторша мне на голубом глазу: «Да в Госдуму». Ну, мне пришлось ей объяснить, что не в Госдуму, а в Мосгордуму...

— То есть еще занимались и тренингом агитаторов Багиной, да?

— Агитаторша! Даже агитаторша толком не знала, что к чему! Чего же говорить про других? Два десятилетия без реальной политики, без политической конкуренции — и молодежь уже живет в каком-то параллельном мире — что Госдума, что Мосгордума, агитаторша Багиной мне пытается объяснить, что Багина выдвинулась в Госдуму. То есть, если смотреть на это объективно, сбивает меня с толку и работает против Багиной. Кого растим-то?

— Станислав, вы отметили, что возникла необходимость сформировать понятную, нужную избирателям программу, и вы это сделали, и вы занимались продвижением этой программы. У меня вопрос — вот какие два-три наиболее значимых пункта, ну, с точки зрения восприятия избирателями, на ваш взгляд, были в этой программе?

— Ну, во-первых, пару слов о том, что такое программа. Программа — это основа месседжа кандидата. Собственно, если рассматривать всю науку выборов как формирование месседжей и доведение этих месседжей до целевых групп, получается, что написал правильную программу — считай, на 50 процентов сделал выборы. Но, по-моему, так вовсе не считают технологи-«прагматики» молодого поколения, что в «партии власти», что в оппозиции. Они считают, что нужно набрать определенное количество агитаторов, заставить их работать 12 часов в сутки, и они своей массовостью забьют. Не забьют. Если они будут разносить ерунду, то никого это не убедит, хоть их будет миллион. Имидж и месседж! Вот чего, к сожалению, не умеют создавать многие молодые политтехнологи. Я же всегда огромное внимание уделяю месседжу — прежде всего, программе кандидата, что всегда оправдывается. И в 37 округе мы, как обычно, выяснили рейтинг проблем. Мы поняли, что несмотря на горячее убеждение всех внешних экспертов о том, что в этом районе живут очень состоятельные люди и что точно у них не стоит на первом месте проблема денег, мы с радостью поняли, что все внешние эксперты ошибаются.

— Почему с радостью?

— Потому что подтвердилась наша собственная рабочая гипотеза: у москвичей, живущих в этой части нашей горячо любимой столицы, точно такие же проблемы, как и абсолютно у всех россиян, — им не хватает денег.

— Я хочу уточнить тогда в связи с этим — что, даже коммунисты эту тему потеряли вот как приоритетную?

— А это самая сложная тема. Они ж понимают, что МГД не решает проблему ни зарплат ни пенсий, как они считают. И поэтому технологи, не любящие особенно заморачиваться, вообще тему денег, тему богатства и бедности людей не очень любят поднимать. Мы же (я имею в виду компанию «Пиар–3000») поднимаем эту тему всегда и всегда ставим ее во главу абсолютно всех программ на всех уровнях, начиная от муниципального и до самого верхнего, президентского. Всегда первым пунктом идет пункт о деньгах, о том, как повысить доходы избирателей в округе. В случае с Рыжковым конкретно это так — исходили из того, что 60–70 процентов людей, живущих в наших районах (это Гагаринский, Академический, Ломоносовский и часть Проспекта Вернадского) — пенсионеры, значит, на первом месте проблемы пенсионеров. Мы знали, что базовая пенсия в Москве — где-то порядка 12 тысяч, и что есть московская надбавка. Московская надбавка сейчас в среднем составляет шесть-семь тысяч. Поэтому средняя пенсия в округе порядка двадцати тысяч плюс–минус. И мы понимали, что для трехтриллионного бюджета Москвы небольшое повышение вот этой самой московской надбавки, которое вполне может быть пролоббировано через Московскую городскую думу, не составит особой проблемы, и мы сделали именно этот пункт — повышение московской надбавки до 10 тысяч — первым пунктом программы, мы отдельно его пробивали самыми разными методами — и собирали под это дело подписи, и выпускали дополнительные листовки, и в распространяли в соцсетях посредством таргетинга, и писали на всех площадках Рыжкова в интернете, то есть всеми доступными нам средствами. Повысить московскую надбавку пенсионерам до 10 тысяч рублей — удобная цифра, яркая, в среднем повышение для каждого пенсионера в месяц составит три тысячи рублей, в год — 36 тысяч, совсем не маленькие деньги и вовсе не те нищенские 10 тысяч разовой подачки, которую кинули нашим пенсионерам перед выборами. Вот это первый пункт. Про следующий говорить?

— Да, было бы очень полезно зафиксировать на старте работы Владимира Рыжкова как депутата еще парочку пунктов.

— Второй пункт — обеспечить контроль москвичей над структурами власти в городе. Здесь речь о том, что в городе давно отсутствует такой контроль, что процветает из-за этого коррупция, хромает управление и так далее. И далее Рыжков ряд предложений вносит — предлагает сделать обязательным опубликование результатов общественных слушаний. У метро (на округе проблема со строительством новой ветки метро) — открытая экспертиза возможных повреждений домов и зеленых насаждений, и так или иначе в целом это звучало так — значительно расширить законодательные и контрольные полномочия Московской городской думы. Вот с чем придет Рыжков, мы говорили избирателям.

— Ну, не придет уже, а пришел.

— Да, пришел, конечно. Вот, следующий пункт — это усовершенствование работы общественного транспорта, системы парковок в округе. Ну, речь идет о сокращении интервалов движения общественного транспорта, перенесении некоторых остановок и за счет этого частичное освобождение людей от необходимости пользоваться личным транспортом. Ну а тем, кто все-таки ездит на машине, — усовершенствование системы парковок, что вполне возможно в условиях округа.

— Достаточно, Станислав, я думаю… Итоговый блок вопросов, но, на мой взгляд, очень важный для людей. Вот мы зафиксировали, какого кандидата с какой программой избрало большинство избирателей округа и почему, и сейчас посмотрим уже с точки зрения прошедших выборов. Хотелось бы ваше мнение услышать с точки зрения итогов прошедших выборов — как будет развиваться выборные электоральные процессы в первую очередь в Москве в дальнейшем?

— В дальнейшем, как и сейчас, оппозиции будет намного труднее вести выборы, чем условной «партии власти». Во-первых, региональная власть, включая московскую, оснащена мощным технологическим аппаратом. Я видел, как он работает на юго-западе Москвы, и я оцениваю качество его работы очень высоко...

— А можно, я вас перебью здесь, вот по этому поводу в связи со следующим моментом — я на протяжении нескольких лет хожу, приглашает меня известный Дмитрий Орлов, руководитель клуба экспертов «Регион», на заседания по ключевым моментам выборных кампаний. И на последнем предвыборном заседании там случился технический такой перерыв из-за пожарной тревоги, надо было освободить помещение, и вот в рамках этого перерыва один опытный политтехнолог за рамками стенограммы сказал примерно следующее: «Ну, ладно, все это так, как вы говорите, да, механизмы мощные, и итоги для ЕР будут такие-то, но у вас у самих нет ли ощущения или понимания, что все, что вы делаете и что мои коллеги сейчас делают в регионах, это делается исключительно не для того, чтобы вот через эти технологии победить, а только для того, чтобы создать иллюзию выборов, которая позволит легитимизировать фальсификации?» Вот я бы и через эту призму попросил посмотреть на вашу оценку мощного технологического аппарата власти и сказать, что было / не было с фальсификациями на московских выборах, особенно вокруг дистанционного электронного голосования, которое, конечно, было, есть и остается черным ящиком, никак не способствующим контролю над ним. Это мое мнение.

— Здесь вот что — фальсифицировать же приходится те результаты, которые не устраивают власть. Но тут я должен сказать, конечно, к разочарованию оппозиции, реальной оппозиции и оппозиции в кавычках, к которой я отношу нынешних «умных голосовальщиков», что власть и безо всяких фальсификаций очень сильно проводит выборы, и обыграть ее крайне сложно. Несмотря на то, что в обществе довольно много недовольных людей, ни собрать этих людей, ни мобилизовать, ни консолидировать этот протестный электорат, ни поднять его, ни сорвать его с любимого дивана в день выборов и отправить его голосовать за оппозиционных кандидатов — технологи, работающие на оппозицию, часто оказываются не в состоянии. Увы! Теперь второй вопрос. Если все-таки результаты выборов для власти оказываются не такие, каких они хотят, идут ли они фальсификации или не идут? Если вы утверждаете, что там происходят фальсификации, извольте, пожалуйста, запастись аргументами более серьезными, чем ваша неудовлетворенность общим положением вещей в системе мироздания. Вы расставьте наблюдателей, научите их не просто смотреть, а и видеть, что происходит на участке, научите хотя бы их самих писать жалобы и помогать писать жалобы избирателям. Я могу привести множество «кейсов», вот вплоть до того, что случилось с моей женой 19 сентября на избирательном участке, в которых наблюдатели оказываются просто зрителями. Они ни в какой степени не готовы к тому, чтобы поучаствовать активно в процессе наблюдения. Они просто подходят, даже когда начинает бунтовать кто-то из избирателей и требует предоставить ему, избирателю, возможность написать жалобу, они просто подходят, глупо хлопают глазами и не понимают вообще, чего делать, то есть их даже никто не проинструктировал, как нужно поступать в подобном случае.

— И не только наблюдатели, но и члены избирательных комиссий от различных партий.
Когда мы смотрим некоторые ролики, где есть очевидное нарушение и очевидные фальсификации, иногда такие ролики просто попадают в Сеть, мир стал более прозрачным, — мы, как правило, не видим, что представители вот этих оппозиционных партий, которые считают, что кто-то за них должен провести работу по налаживанию системы контроля и защиты голосов, в первую очередь на избирательных участках, мы не видим, как правило, что представители этих партий в избирательных комиссиях что-то делают в этом направлении. Это большая проблема. Мы не видим, что какая-то из партий детально разобралась, что такое дистанционное электронное голосование, до начала голосования по этому механизму, вот на нынешних выборах, что нормальных наблюдателей поставили, и так далее, и так далее. Есть какие-то отдельные — и причем не всегда качественные — попытки что-то опровергнуть. Это я к тому, что я не утверждаю, что эта система фальсифицирует, наверное, вы как-то чуть по-другому услышали мой вопрос. Я не утверждаю, я предполагаю, что это есть. Применительно ДЭГ у меня сегодня нет необходимых доводов, чтобы говорить, что эта система чистая, так же, как и нет необходимых доводов говорить, что эта система исключительно сделана для фальсификации и была для этого использована. Я бы так пояснил. Да, и еще один важный момент — по Москве мы видим, что представители партии власти достаточно быстро все заполнили избирательный фонд, а это, напомню, порядка 40 миллионов рублей. И это уже, конечно, достаточно мощный сам по себе ресурс, чтобы очень правильно организовывать избирательную кампанию, и штабы этих кандидатов возглавляли уж совсем не дилетанты, а люди с громадным опытом.

— Я все же хочу закончить мою оценку оппозиции. Наша оппозиция — от «думской», вроде КПРФ, до так называемой радикальной, типа «навальнистов» — в очередной раз меня очень разочаровала на прошедших выборах. Она не показала ни знаний азбуки выборных технологий, ни способности импровизировать. После этого все крики про фальсификации, про злоупотребления всякие на выборах — прозвучали очень не убедительно да и стихли довольно скоро. И это тем более печально, что протестный потенциал общества достаточно велик, доля людей, недовольных властью, очень значительна... Выскажу, возможно, парадоксальную мысль: власть сейчас крайне нуждается в современной технологичной оппозиции. Иначе недовольство будет подпитывать не выдуманных, а самых настоящих экстремистов, а к чему это может привести в России, нам ХХ век показал с предельной наглядностью.

— Станислав, меня, наверное, и вас люди, читающие это интервью, заочно спросят — а почему же я не задал вопрос про действия оппозиции в лице «Яблока» и почему вы не ответили, поэтому, наверное, я этот вопрос задам. Понятно, что они поддержали Рыжкова — это вам существенно помогло, в том числе и по выдвижению, но, если сможете оценить влияние партии «Яблоко» на избирательную кампанию, в целом «яблочников» и Рыжкова в частности, было бы, на мой взгляд, полезно, в том числе, для понимания перспективы.

— Рискну опереться на собственные партстроительские изыскания, включая обе диссертации… В России нет реальных политических партий. Какую партию ты ни возьми, будь то «Единая Россия», или КПРФ, или, тем более, «Яблоко» — это все партии верхушечные, у них есть руководство, есть, возможно, какие-то фракции в тех или иных органах законодательной власти, есть иногда даже какие-то свои СМИ, но нет главного — нет опоры на землю, нет первичных организаций. Попробуйте-ка в структурах «Единой России» докопаться до рядовых членов, не пробовали? А когда партия не опирается на землю, когда ее рядовые члены не занимаются решением малых вроде бы, но каждодневных проблем рядовых избирателей — откуда вообще эта партия чего знает про рядового избирателя? Она ничего про них не знает. В макромасштабах они да, они проводят социологические опросы и примерно понимают, что нужно делать для того, чтобы в ЕДГ сподвигнуть массы российских избирателей на голосование за власть. Типичный пример — это вброс 10–15-тысячных подачек людям перед выборами. А все остальное время? А в конкретном городском дворе? А в деревеньке какой-нибудь? Та же самая история и с «Яблоком». Есть руководство, есть верхушечная «политика» от даты к дате. Но нет реальной, каждодневной политики в масштабах деревеньки и двора. И есть еще проблема старения партии, вот «Яблоко» — это пример постаревшей партии. Я не говорю про возраст, дело не в возрасте, дело во взглядах, в подходах к реальной политике — и вот эти люди, у меня создается впечатление, что не дают ходу молодежи, не дают ходу людям с мест так называемых, с периферии так называемой. А без такого омоложения и без такого освежения рядов партия постепенно стареет, так же, как и человек, утрачивая интерактивные контакты с действительностью. Отсюда и результат «Яблока» на думских выборах. И перспектива.

— Это общероссийский результат, а по округу у вас сколько получилось?

— Я даже не стал смотреть, чтобы не расстраиваться. И никакая кампания Рыжкова, которая вся была, кстати, окрашена в цвета «Яблока», зеленый и красный, у нас, мне кажется, не особенно помогла «Яблоку». А ведь кампания партии подпирается кампаниями снизу. Ведь те проценты, которые получает «Единая Россия» за свой список в целом по стране, подпираются мощными активными кампаниями, которые ведут ее сильные ресурсные одномандатники. Без этих одномандатников она потеряла бы половину того, что она получает за свой список. Отмечу, далее, что Рыжков не является членом «Яблока», он был выдвинут партией «Яблоко», но это дало ему и плюсы, и минусы. Потому что, с одной стороны, конечно, в округе есть еще люди, неплохо относящиеся к «Яблоку», и это помогло Рыжкову победить. С другой стороны, выдвижение от партии — это более долгая история, чем выдвижение независимого кандидата. Для того чтобы утвердить кандидатуру Рыжкова, партии понадобилась целая неделя, и так мы потеряли целую неделю на сбор подписей за выдвижение. Там всего-то месяц на сбор этих пяти там с лишним тысяч голосов, а мы целую неделю потеряли.

— Да, у вас на финише, насколько я помню, уже флажок падал, срок убегал, а голоса последние добирали еще для выдвижения.

— Да, мы еле-еле успели. Надо сказать, что этап сбора голосов за выдвижение оказался сложнее, чем сама кампания. Он буквально положил наш штаб, настолько тяжелая была эта работа. Мы после этого мы еще пару недель просто приходили в себя и не могли приступить, на самом деле, к реальной кампании. В общем, внешние эксперты нас за это критиковали, я считаю, правильно.

— То есть вам реабилитация понадобилась внутренняя после вот этого этапа.

— Да, потому что собрать вот эти 5 там 300, 5700 мы сдали, 5400 нам засчитали, но для этого нам пришлось собрать тысяч восемь подписей. Ну, в общем, страшное дело — жара, ковид, люди не идут ни на какой контакт. Нам пришлось делать даже специальные значки, окрашенные в цвет нашей кампании, там было написано «Я привит», чтобы людям показать, что все наши агитаторы мало того, что в масках и перчатках, так они еще все привиты.

— Понятно, хорошо. Наверное, уходим от микро- на макроуровень, вот мы говорим о партиях, которых вроде и нет (по крайней мере, на местах), но которые являются для выборов в Госдуму главным субъектом, половина списка по партиям и в одномандатных округах, если брать Госдуму, в основном интервью сейчас было по Мосгордуме, но параллельно ведь проходила госдумовская кампания, которая, безусловно, влияла очень сильно в первую очередь на явку, на восприятие, на сшивку кампании с «Яблоком». Или вы считаете, что в вашем округе кандидат в депутаты Госдумы от «Яблока», скажем так, слабо вел кампанию? Тем не менее он все-таки второй, да? Я ничего не попутал, он второй был по итогам выборов?

— Если честно, я практически не видел этой кампании. Может быть, она и велась, но как-то так, что я ее не видел. Я видел где-то яблочные «кубы», при которых раздавались общепартийные яблочные газеты, видел пару роликов, но в целом это было очень слабо, гораздо слабее, чем должно было быть.

— То есть это хорошо, но совершенно недостаточно для уровня госдумовской кампании в Москве, по крайней мере?

— Это можно оценить на «хорошо», только если ты не знаешь, какая кампания велась за доктора Румянцева, кандидата от «Единой России». В округе просто все было увешано этим доктором Румянцевым, там были все виды наглядной агитации, начиная от плакатиков небольших, А-трешки, и заканчивая двусторонними брандмауэрами на машинах, которые, как я понимаю, постоянно меняли локацию. То есть кампания доктора Румянцева от «Единой России» была не просто видна — она просто лезла вам в глаза все лето. По сравнению с ней кампания, которую вел яблочный кандидат в августе-сентябре, выглядела намного бледнее. Что после этого возмущаться, что у кого-то там кто-то крадет голоса? Ну если ты проигрываешь реально кампанию, чего у тебя красть-то? У тебя красть нечего.

— Станислав, последний вопрос. Я его так широко обозначу. Мы вроде бы планировали в целом поговорить на финише о перспективах, но я бы сузил этот вопрос вот в каком сегменте: вы по ходу интервью упомянули, что дважды в Москве — один раз в далеком прошлом, буквально в прошлом тысячелетии еще, были на выборах, в 90-е годы… И потом относительно недавно, на муниципальных выборах вы тоже с кем-то из кандидатов работали. И я бы хотел задать вопрос о перспективах исключительно для Москвы на ближайшую муниципальную кампанию, которая фактически уже, наверное, кое-где стартовала или стартует в ближайшие дни. Будет она проходить в следующем сентябре, во всех районах старой Москвы будут избираться муниципальные депутаты, Щукино исключение, они в этом году вот сейчас избрали, где, кстати, муниципальный совет, который там два-три срока был за оппозицией в совокупности, теперь контролируется «Единой Россией». Вот ваш взгляд на перспективы следующей муниципальной кампании в Москве?

— Мой — абсолютно конструктивный. Почему? Потому кампания Рыжкова дала рецепт победы. И он поразительно прост — выйдите во двор и почините скамейку. Любая успешная кампания в сегодняшней Москве начинается со своего двора.

— А вот, кстати, я извиняюсь, что перебил, насколько, на ваш взгляд, тема скамеек была нужна в ходе кампании в Госдуму? Даже не Мосгордуму, а Госдуму, о чем была определенная дискуссия.

— Ровно в такой же степени, в какой она нужна на выборах в Мосгордуму и на муниципальных выборах. Везде нужно начинать от скамейки, везде нужно начинать с земли.

— Станислав, а тогда вот важный вопрос, я думаю, внимательным читателям это интервью позволит многое собрать, а вот все-таки более важное — это доходы избирателей или скамейки?

— Все важно.

— Вот как тут не разорвать шаблон избирателям?

— Все, что избиратель получает от кандидата, он отлично заметит и себе зарубочку в памяти сделает. Вот ты дал ему деньги…

— «Не можешь помочь с доходами — сделай хотя бы скамейку», да?

— Ну, хотя бы, да.

— Такой слоган политтехнологический.

— Деньги — это, скорее тема Мосгордумы, не муниципалов, хотя... А не можешь дать денег людям, сделай скамейку, поставь шумозащитные экраны где-то, тропинку какую-нибудь, в конце концов, заасфальтируй, какую они собственными ногами месят в дождь из года в год. Сделай конкретно что-то для людей, вылези из-за компьютера, хватит собачиться, там, с Кацем, с Юнеманом, с Пупкиным и с Тютькиным…

— С Рыжковым…

— Хватит сидеть в интернете, выйди хотя бы в собственный двор и сделайте хоть что-нибудь руками.

— Ну что, может быть, мы на этом и закончим, и это будет заголовком? Хватит собачиться в интернете — выйдите к людям?

— Конечно. Выйдите во двор, выйдите во дворы. Вы не успеете первый гвоздь забить в эту скамейку, как подойдет какой-нибудь мужик и спросит: «Тебе чего помочь?» Вот твой первый апостол.

— Подержи, я вот здесь вот прибью…

— Вот твой первый апостол, потом их будет 12, потом их будет 112, потом их будет 112 тысяч и ты выиграешь любые выборы.

— Финишный открытый вопрос, если он есть, хотя окончание вроде достаточно хорошее… Что-то есть еще, что вы считаете важным в завершение сказать?

— Еще один суперважный вопрос — информация. Если ты починишь скамейку, об этом узнает один двор. Если ты поставишь где-то шумозащитные экраны, об этом узнает максимум пол-улицы. Поэтому — не только делать, но и все время рассказывать людям про то, что ты делаешь, и все время вовлекать людей в обсуждение этого, а для этого существуют социальные сети. Великолепнейший современный механизм распространения информации — социальные сети. Для этого существуют группы в WhatsApp, для этого существуют каналы в «Телеграме», вот всей этой машинерией информационной нужно очень хорошо владеть. Нужно сказать, что у Рыжкова было шесть площадок в интернете, шесть, не нужно про это забывать. Был его сайт, был телеграм-канал, были ходы в WhatsApp-группы локальные, были площадки в «Фейсбуке», в «Инстаграме» и даже, по-моему, «ВКонтакте», в общем, шесть площадок всего. Не забывайте рассказывать про ваши реальные дела — реальные дела, не ваша, там, критика Каца, Собянина или Путина, не ваше мнение, которое никому не интересно — у каждого есть свое мнение, а именно то, что вы реально делаете для людей, — об этом нужно обязательно рассказывать, и тогда люди… Не только мужик, который подойдет поддержать доску в вашем дворе, а соседний двор, а за ним другой соседний, а потом вся улица, а потом весь район будет знать, что есть такой человек, который реально помогает людям. И уверяю вас, никакая партия власти, никакие даже инопланетяне, если они спустятся с небес и поучаствуют в выборах, не сумеют вас победить на вашем округе.


Скачать файл
просмотров - 724|

Комментарии пользователей



Последний комментарий


Новости

11.03.2024, 15:25 - Ура!
Компании "PR-3000" 16 лет! Теперь мы можем ходить в кино для взрослых... В самом деле, 16-летие для человека это всего ничего, начал...
- Просмотров: (37)

25.02.2024, 18:48 - Даванков и Харитонов идут голова в голову

По результатам опроса, проведенного компанией «Russian Field» 20-22 февраля (телеф., N=1...
- Просмотров: (56)

01.01.2024, 17:12 - С Новым годом, друзья!

Ушедший 2023-й был примерно таким же тяжелым и драматичным, как и 2022-й. Боевые действия на юго-зап...
- Просмотров: (103)






Мы на YouTube

На Охотном ряду распределили портфели

Кто же пойдет на выборы?

Выпуск 171. В гостях: С. Радкевич

Война- это абсолютное зло
©2013 PR-3000 Пиар три тысячи
тел.: +7 (916) 210-21-50
e-mail: pr-3000@pr-3000.ru
Яндекс.Метрика